Фундаментальный человек Главная

« Назад

Фундаментальный человек 17 02 2017 17:55

4 марта 2017 года заканчивается четвёртый выборный срок Сергея Гречушникова на посту главы района. Не много по всей России найдётся таких примеров. Даже в спокойные «застойные» годы непросто столько лет быть первым лицом, отвечающим за всё. А уж в суетливое нынешнее бытие и подавно. Российская история учит: для служебного долголетия надо или, спрятав подальше собственные взгляды и убеждения, чутко улавливать малейшие дуновения сверху, чтобы ловко поймать их в свои паруса и затем в числе первых красиво отрапортовать о проделанной работе, или наоборот, стоя на прочном фундаменте убеждений и взглядов (если таковые есть и они не ошибочные), гнуть свою линию не в угоду начальству, а в интересах людей, которые тебя избрали на такой хлопотный и ответственный пост.

Сергей Гречушников, на мой взгляд, именно такой – «фундаментальный» человек.

Чтобы понять, как такими становятся, стал напрашиваться на интервью «с той степенью откровенности, которую можете себе позволить». Последовало, как в культовом советском фильме «Москва слезам не верит» встречное предложение: «Обо всём, что касается лично меня, готов говорить абсолютно откровенно, а о том, что касается ещё кого-то, не говорим вообще». На том и договорились.

Всё у всех нас начинается с детства. Образ жизни, убеждения и увлечения, характер и сама судьба человека – тоже. У кого благодаря, у кого вопреки тому, «чему нас учат семья и школа», выражаясь строкой из песни Владимира Высоцкого. Вот с этого и начали наш долгий разговор.

– Родился я в одном из отдалённых сёл Целинного района Алтайского края, в Чесноково. Родители в то время были молодыми разнорабочими в колхозе и учились заочно. Это был 1953 год. Через какое-то время колхозы стали преобразовывать в совхозы, как и в Усть-Коксинском районе. И село Чесноково стало отделением совхоза «Красный факел». Большущий был зерноводческо-молочный совхоз. Получив образование, отец, Николай Федотович, стал служащим – бухгалтером отделения, а мать, Мария Николаевна, – учителем начальных классов.

Детство проходило в селе. Практически без выезда в город. До десятого класса один раз только был в Новокузнецке. Больше ни в каких больших городах не бывал. В десятом классе уже съездил в Барнаул, в Бийск.

До первого класса и летом в школьные годы чудесные, можно сказать, постоянно жил и воспитывался у деда с бабушкой по материнской линии: Морозова Николая Николаевича и Морозовой Марфы Васильевны.

Другого деда вообще не видел, потому что он умер, когда мой отец маленький был. Бабушку захватил, но почти не помню, она умерла, когда я совсем маленьким был. Отец из многодетной семьи, в буквальном смысле семеро по лавкам: четыре сына и три дочери. У матери были брат и сестра.

Летом, как и многие сельские ребятишки, в основном рос на конном дворе. Возил копны, как только научился сидеть на коне. Без седла, конечно, ездили, их и не было тогда. Подрос – пересел на конные грабли. А в девятом классе уже сидел на прицепной тракторной сенокосилке. Занимались и другим важным делом: ловили сусликов. Найдёшь нору, допрёшь ведро воды, выльешь и ждёшь, когда он из другого входа выскочит. Сдавали их управляющему отделением. Всё лето ловишь, осенью управляющий придёт на школьную линейку и подарит пионерский галстук за хорошую работу. Деньги мы в глаза не видели. Бутылка лимонада в День первой борозды считалась лучшей наградой, настоящее пиршество для нас, пацанов деревенских, в то время.

Окончил школу. Пошёл работать в совхоз. Был слесарем и токарем в совхозной мастерской. До сих пор могу на токарном станке болт выточить и резьбу на нём нарезать, элементарно, руки помнят. Подошло время, был призван в армию. Служил в группе советских войск в Германии. Сейчас многие парни даже и не знают, что в то время такие же, как они, пацаны несли службу за границей, охраняя своё государство на дальних подступах.

Два года прослужил, вернулся в звании сержанта. Был командир орудия и замкомвзвода.

– То есть Вы артиллерист? И если что, то зарядить, навести – элементарно?

– Так точно, служил в ствольной артиллерии, гаубица Д-130, калибр 122 миллиметра. Тоже всё прекрасно помню.

Из армии пришёл осенью и сразу же поступил на «рабфак» (специальные годичные курсы в вузах для рабочих и отслуживших солдат – А.Г.) сельскохозяйственного института в Барнауле. Успешно окончил его и был зачислен на первый курс экономического факультета по специальности экономист – организатор сельскохозяйственного пироизводства. В то время эта специальность только-только появилась. Мы были первые в институте выпускники с такими дипломами. В институте познакомился с замечательной девушкой Верой Микрюковой из Усть-Коксинского района, имел неосторожность жениться, о чём и не жалею до сих пор, – смеётся Сергей Николаевич. – Родили сына и дочку.

С тех пор живём в Усть-Коксинском районе. Вначале в Верхнем Уймоне, затем в Амуре, сейчас в Усть-Коксе.

Судьба, наверное: встретились, поженились, и я оказался на коксинской земле. О чём также не жалею. Усть-Коксинский район стал для меня второй родиной. Даже можно сказать, первой и последней, учитывая, что здесь я живу уже втрое дольше, чем в Целинном районе и Барнауле.

Дети тоже живут в районе. Нарожали внучек, которых я обожаю. Ну, и собственно вся моя жизнь протекает здесь на глазах всего района. Заканчивается девятнадцатый год пребывания в должности главы района, ну, а до этого около двенадцати лет директор совхоза «Амурский», потом СПК «Амурский», и ещё раньше – почти пять лет главный экономист совхоза «Мультинский», впоследствии переименованный в совхоз имени 60-летия СССР.

– Почему выбрали специальность экономиста – организатора сельхозпроизводства, хотелось быть в числе первых?

– Я её вообще не выбирал, видимо, она меня выбрала...

– ?!

– Я из армии написал заявление в этот институт на имя декана агрономического факультета. Выслал домой. Отец приехал с заявлением в институт, походил по коридорам, узнал, что образовался новый факультет с новой специальностью, переписал моё заявление на имя декана экономического факультета. И вот я приезжаю из армии в надежде, что скоро буду агрономом, уважаемым в селе человеком, а в списке агрофака меня нет! Разволновался, конечно. Но всё же догадался посмотреть и другие списки и нашёл себя зачисленным на экономический факультет. Ну, спорить не стал. Собственно, и не с кем было спорить. Молча купил тетрадки, ручку и пошёл учиться на экономиста.

Жил в общаге, сначала в одной, потом в другой, когда поженились, стали снимать квартиру на улице Партизанской. Двухэтажный дом с подвалом, вот в подвале и жил с женой молодой. Ещё и печку топили хозяевам, которые жили на первом и втором этажах. Потому что печка у нас в подвале находилась.

– Вернёмся в детство и юность. Когда появились, стали ощущаться лидерские качества? И почему они вдруг появились. Многие ведь живут всю жизнь и ни к какому лидерству не стремятся, ведь гораздо проще и удобнее, когда за тебя кто-то всё решает, а ты плывёшь себе по течению или маршируешь, не задумываясь, в общем строю…

– Я не то что не стремился к лидерству, я и не знал в детстве и юности ни про какие лидерские качества. Просто как-то так получалось по жизни. Если образовывалась, допустим, уличная футбольная команда, то меня почему-то избирали капитаном. Хотя я играл в футбол и не лучше других. Был тёзка Сергей, который вообще был виртуоз футбола по тем временам. Но у него почему-то уличное прозвище было Болтун, а капитаном избирали меня.

Или, после восьмого класса уже, на танцы в другое село ездили. Тогда это модно было – поехать в другое село… Вроде в своём селе и танцы, и девчонки такие же, но надо в другое село километров за 12-15. И добирались по-всякому… На лошадях, на грузовых попутках… Тогда «газики» были, прыгнешь в кузов и трясёшься всю дорогу на кочках-ухабах… И тоже: «Ты вперёд, а мы за тобой…» В сад яблоки воровать – опять меня предводителем «назначали». Хотя у деда моего дома сад большой был, но в совхозном же саду яблоки вкуснее!

– Ну а в армии? Там-то быстро лидерские качества и проявляются, и замечаются. Во-первых, у офицеров глаз-алмаз, они сразу «вычисляют», кто есть кто; во-вторых, сослуживцы чувствуют, кого нужно уважать, а кого можно унижать…

– И в армии никаких лидерских поползновений и замашек у меня не было. Ну, призвались мы, в Бийске нас переодели, довезли до Новосибирска, оттуда самолётом до Германии. Приехали рядовыми, стали «орудийными номерами». Учебка артиллерийская была на Урале, в Чебаркуле. Сержанты, командиры орудий, приходили в основном оттуда. А я так, без учебки по службе три лычки заработал. Первые полгода был орудийным номером, потом, может быть, заметили, что физически крепкий, по физподготовке всегда пять с плюсом, по всем видам, особенно если марш-бросок с полной выкладкой… В армии как – не уложился орудийный расчёт в норматив «по-последнему», или все ещё круг, или все «упали-отжались»… А у нас один узбек служил, которому на скрипке играть, а не снаряды к гаубице подтаскивать. Я брал у этого узбека его автомат, «скатку» (особым образом свёрнутая шинель, надетая, как хомут, но через одно плечо – А.Г.), противогаз… И так мы укладывались в нужное время.

Может, это сочли лидерскими задатками, и вторые полгода я уже служил наводчиком. Мне присвоили звание ефрейтора. А через год службы мне вторую лычку на погоны добавили, стал младшим сержантом и командиром орудия. Ещё через полтора года звание сержанта присвоили, и я стал замкомвзвода.

– Попадание в то время из далёкого алтайского захолустья в заграничную Европу не вызвало культурного шока? Сыграло ли какую-то роль это знакомство с «цивилизованным миром» в дальнейшем? Повлияло ли на понимание жизни, собственные целеустремления?

– Ну, может быть, да, хотя мы Европу толком и не видели. Только в нарядах. Когда уже стал сержантом, несколько раз с комендантским взводом ходил в патруль по городу. Тут уж, конечно, смотрел вокруг с интересом…

– Это был Восточный Берлин, Потсдам?

– Нет, Ратенов (Rathenow, немцы произносят, скорее, Ратнов – А.Г.), недалеко от Потсдама и километров 120 от Берлина. Мы ездили в Потсдам на поезде типа электрички. Сравнение, конечно, ГДР и тогдашних времён советских городов, даже Москвы, по чистоте улиц, качеству дорог было не в нашу пользу. Как и по экологической культуре, начиная с отсутствия окурков на асфальте… Или взять их гэштетты – это типа наших небольших кафешек, где продают спиртное: если там мебель поломают или выбьют окно, то это, как правило, наши прапорщики… Ага, и если в автобусе безбилетник попадётся, то это опять же наш прапорщик в штатском… А немцы настолько в этом плане воспитанные и дисциплинированные, что проехать зайцем или бросить окурок на пол – это для них немыслимо! Видимо, это всё в голове у меня отложилось… Когда стал учиться в институте, сев в трамвай, «на автомате» быстрее покупал билет.

Ну и служба за границей, конечно, намного напряженнее, намного ответственнее была, чем в Союзе… Соскакиваешь по тревоге, зная, что в нескольких десятках километров от тебя стоят войска НАТО, и на тебя нацелены стволы… У нас рядом танковый полк располагался, у них КВ ещё были на вооружении, так вот танкисты говорили, что у них горючки в баках – только доехать до границы, чтобы назад уже не на чем было отступать… То есть, не дай Бог что, экипажи – практически смертники…

– Какие-то эксцессы за время службы случались? Конфликты с местными, во взводе?

– Нет. Ну, были и у нас тоже «деды», так мы звали старослужащих, потом сами стали «дедами»… Самым ужасным проявлением «дедовщины» у нас были просьбы уходящих «на дембель» подшить чистый подворотничок! Это воспринималось как дань традиции… А чтобы какие-то издевательства «дедов» над «салагами»… У нас ничего подобного не было. С местными конфликтовать тоже причин не было. В ГДР к нам относились спокойно.

И вот ещё что хочу особо отметить. Тогда это казалось естественным, не бросалось в глаза, а сейчас, глядя назад, понимаешь, как здорово это было… Личный состав батареи 54 человека, и вот у нас, кроме русских, служили молдаване, украинцы, один армянин, один азербайджанец, один таджик, один татарин, узбеки были, казахи… Когда я собирался уже на дембель, пришёл алтаец. И это действительно была интернациональная армейская семья. Никто никого не гнобил, никто ни на кого косо не смотрел. Никто не обращал внимание на то, какой ты национальности. Всё воздавалось по службе. Нормально служишь – значит молодец. Плохо служишь – получи наряд вне очереди: картошку на кухне чистить или ещё что… Обычное армейское наказание.

– Союз распался, Вы вдруг взяли и поехали, скажем, в Армению или в Молдавию, думаете ваши сослуживцы и теперь встретят вас крепкими объятиями? После всех изменений, произошедших с тех пор?

– Нисколечко в этом не сомневаюсь. Думаю, спокойно могу приехать хоть в Казахстан, хоть в Армению, хоть в Молдавию… Однополчане обязательно встретят, накроют стол, как и я, если кто-то из них приедет ко мне, встречу, накормлю, напою и спать уложу…

– Парень из не самого центрального села попадает в столицу Алтайского края, где даже по тогдашним временам соблазнов и возможностей украсить свой досуг было гораздо больше, чем в Целинном районе. Куда ноги несли студента Сергея Гречушникова? На стадион, на танцплощадку, подраться с городскими?

– Всё это было. И танцплощадка была, и дрались, в основном с барнаульскими ребятами…

– По принципу погнали наши городских?

– Ну, как-то так… Но гораздо интереснее и важнее для меня был спорт. С рабфака начал заниматься скоростным бегом на коньках. А летом «крутил велосипед», как говорят велосипедисты. Ездил и на большие соревнования. В Перми был, в Ленинграде… В крае на 10 тысяч метров даже первое место занимал среди сельских конькобежцев. Тренировались и соревновались чаще на стадионе ВРЗ (вагоноремонтный завод, в советское время процветавшее предприятие со славными спортивными традициями – А.Г.), где я как раз и победил на «десятке», бегали также на стадионе «Локомотив» (в последние десятилетия когда-то популярная спортивная арена находится в беспросветном упадке, стадион в Усть-Коксе по сравнению с ним – олимпийские Лужники – А.Г.). Пятиборьем занимался.

У нас на экономфаке почти все парни – недавно отслужившие в армии. По пятиборью, это бег на 100 метров, прыжки в длину, плавание 100 на метров, толкание ядра и кросс три километра, мы в институте заняли первое место, при том, что на одном из факультетов в команде были мастер спорта и кандидат в мастера спорта СССР. Такого в истории «сельхоза», наверное, больше ни разу не было.

Велосипед был как летняя тренировка между конькобежными сезонами. При кажущейся абсолютной непохожести этих видов спорта, в обоих работают одни и те же группы мышц, поэтому конькобежцы в советское время почти всегда летом были велосипедистами, а велосипедисты зимой – конькобежцами. За тренировку доезжали до Павловска и обратно, благо, тогда движение было не такое интенсивное.

– Когда из армии приходят в вуз и когда сразу после школы, это две большие разницы. Способствовало ли это обстоятельство формированию лидерских качеств?

– Никогда не задумывался над этим. Да и верховодить в вузе желания не было. Состоял в комсомоле, но ни активистом, ни более комсоргом не был. Надо было «догонять» после армии. Учёба, хоть и после рабфака, потруднее, чем «школьникам» давалась. И отличников среди нас, «армейцев», помнится, не было. Иногда и тройки «ловили» за семестр. Но у нас было большее понимание жизни, и к предметам мы более избирательно относились: эти – точно пригодятся, их надо изучать как следует, их и штурмовали, а эти, что называется, «для общего развития», прослушал один семестр, сдал зачёт и забыл. И когда главным экономистом работал, директором совхоза, ни разу эти предметы действительно не понадобились. А нужные предметы, которые изучал основательно, очень даже пригодились, помогали в работе.

И экономистом когда работал в Верхнем Уймоне, и в Амуре специальность экономиста – организатора сельскохозяйственного производства очень помогала директорствовать. Пригодились и научная организация труда, и современные технологии, и агрономия, которую мы тоже изучали, и бухучёт… Не знаю, как сейчас, но тогда сельхозинститут в Барнауле выпускал хорошо подготовленных специалистов.

– То есть, после вуза пришли в хозяйство и сразу на полную катушку начали работать, и никто не сказал: «Забудь всё, чему тебя учили, в реальной жизни всё не так»?

– Спасибо отцу, одну производственную практику, благодаря ему, я был учётчиком. Нормировал, закрывал наряды по всем видам работ, какие бывают в летнее время. Следующая практика – меня поставили помощником бригадира отделения. С утра до вечера непосредственно с мужиками и подготовкой сельхозтехники занимался, и другими делами. Одну практику я руководил молочно-товарной фермой. Было четыреста с лишним коров, соответственно, коллектив доярок, скотников… То есть, я пришёл не только с каким-то багажом теоретических знаний, полученных в вузе, но и с определённым практическим опытом. Правда, «степным», а тут я приехал в Верхний Уймон с совершенно иной спецификой местных условий. Всё не по степной науке, камней много, склоны крутые… Пришлось срочно дополнительно что-то изучать, спрашивать, советоваться. По первости было сложно. Ну и на самом деле здесь намного сложнее, чем в степях, труднее всё даётся. Но мне всегда везло на хороших людей. Со мной работали в Верхнем Уймоне Огнёв Илья Филиппович и Огнёв Фёдор Аверьянович. Помогали, подсказывали. Директор был замечательный – Золотарёв Юрий Иванович. Многому у него научился. Продвинутый такой был директор. Хозяйство было мощное.

– Одно дело всё знать по учебнику, уметь гайки крутить, даже резьбу на болтах нарезать, и совсем другое – межличностные взаимоотношения в производственном коллективе… В том числе, когда большинство старше тебя, а ты их начальник – молодой и «шибко грамотный»… Что помогало найти общий язык, убеждать в необходимости внедрения чего-то нового?

– Интересный вопрос (после долгой паузы)… Ну, наверное, помогал жизненный опыт. И армия, и студенчество, и совхоз – везде коллектив, а я, видимо, с детства не «волк-одиночка», а человек, которому нравится работать в команде. Особенно, если это команда единомышленников. Но если в армии и студенчестве все одинаковы и по статусу, и по прочим моментам, то на производстве всё сложнее. Коллектив несколько другой. Все были семейные. Есть, как говорится, своя хата, а иногда она ещё и «с краю». Почему-то для меня это не стало чем-то проблемным. Может, потому что всегда старался быть в гуще коллектива и не тянул при этом одеяло на себя. В том же Верхнем Уймоне, где мужики часто собираются – на конюховке, а я с детства любил лошадей. Это тоже помогало найти общий язык. С ребятами в Верхнем Уймоне начали спортивных лошадей «поднимать», тройки готовить. И это сплачивало коллектив.

В Амуре и до меня было хорошие лошади. Я стал ещё покупать элитных с конезаводов. И рысаков, и скакунов привозил, обновляли кровь. Не случайно совхоз «Амурский» в то время был лидером по конным скачкам не только в нашем районе.

Ну а самое такое сближение мужское происходило при коллективных выездах на охоту. И в Верхнем Уймоне, и в Амуре это было ни с чем не сравнимое единение интересов и душ, забываешь всё! А когда вечером ещё в котле горячая вкусная шурпа… Да вокруг красотища! Это всё незабываемо.

– И не было ситуаций, когда мужики хотели «проверить студента», мол, иди-ка запряги лошадь, а мы посмотрим, какой ты герой?

– Таких «проверок» не было. Хотя, может, незаметно и «проверяли». А вот на отарах «проверка» была. В советское время в хозяйствах районе держали много овец, и когда появлялся массовый приплод, все служащие центральной конторы, разъезжались на «пересчётку». Технология простая: овцы и ягнята бегут через рукав, один человек считает взрослое поголовье, другой – ягнят. Однажды на Гагарской ферме получилось так. Я встал один и считаю тех и других. Чабаны, матёрые такие мужики, не верят, что так да ещё какой-то «конторский» может правильно посчитать. Несколько раз перепроверили, всё сошлось, после этого, видимо, зауважали. Потом ещё несколько раз приезжал, так же один считал, не перепроверяли.

– Каким было отцовское воспитание? Усаживал и начинал учить, как надо жить? Увлекал личным примером – «делай, как я»? Или вообще никак не воспитывал, по принципу подрастёт – всё сам поймёт?

– Не скажу, что было жёсткое воспитание типа «сюда ходи, туда не ходи». Целое лето в реке. Всю зиму на лыжах, на коньках. Бои на подсолнухах, рубились улица на улицу… Всякое при этом было… Придёшь – одежонка порванная или фингал под глазом… Спросит: «Ну, что? За дело досталось?» – «Ну, за дело…» – «Тогда терпи». А чтобы нотации читать или более доходчиво с помощью ремня – такого не было.

Класса до восьмого воспитанием мать занималась. А когда постарше стал, на заготовку дров с отцом стали ездить на лесосеку, сами пилили осинник обычной двуручной пилой с корня. Грузили на «газик»... Отец научил пилой работать. Потом бензопила «Дружба» появилась. Её с помощью отца освоил. Тогда между делом какие-то житейские подсказки по ведению хозяйства от него ненавязчиво следовали. А о какой-то профориентации на конкретную специальность и речи не заходило.

Дед, который был садоводом и пчеловодом, тоже, вроде бы, никаких моралей не читал, а вот с детства и до сих пор люблю повозиться в саду и с пчёлами. В Усть-Коксе, когда новый дом построили, тоже яблони посадил, груши есть, вишня, смородина, крыжовник… Всё, как говорится, знаю и умею: подрезать, привить… И всё это с детства помню. Летом пропадал у деда на пасеке. И до сих пор держу пчёл. И с ними также всё умею. Выйду на пенсию, наверное, буду снова пропадать на пасеке. Пока, увы, удаётся только по воскресеньям заехать.

– В степном Алтае говорили, и сейчас про Усть-Коксинский район говорят: «У-у-у… Это такой непростое место, там кержаки…» И вот вы приехали не просто в Усть-Коксинский район, а в Верхний Уймон…

– Не знаю, к счастью или к сожалению, но мне не сложно были влиться в новую культурно-бытовую среду, мужики, молодые ребята «приняли» меня: и специалисты в конторе, и на конном дворе, и даже в охотничьей бригаде. Ну, может быть, первый год я чувствовал, что ко мне присматриваются, как к приехавшему издалека. Но никогда никто худого слова не сказал. Может, за глаза что-то было… Может быть, частично это из-за того, что жена местная. Может, просто люди добрые… Добрых людей у нас ведь на самом деле гораздо больше… Вот вы сейчас печатаете в «Уймонских вестях» главы из книги Раисы Павловны Кучугановой из Верхнего Уймона «Через лютую боль с чистым сердцем остаться». Люди такое пережили, а не озлобились… Как же не уважать таких людей?!

– В семье были какие-то нормы и правила, которых надо было свято придерживаться, какие-то заповеди: не бери чужое, не будь свиньёй и т.д.?

– Это однозначно было! Отец, как, наверное, многие бухгалтеры, отличался, пожалуй, даже чрезмерной щепетильностью. А он был, считаю, бухгалтером от Бога. Но из-за своей щепетильности ему пришлось сменить несколько хозяйств, а мне соответственно учиться в четырёх школах.

– ?!

– Ну, как иногда бывает... Директор говорит: «Надо бы как-то вот это…» – «А параграф? А Закон?»

Когда не могут договориться, ну не директор же должен уехать, а бухгалтер… Вот так мы и переезжали. Потом одного из директоров, говорят, посадили.

– Эти «университеты» сыграли свою роль при формировании Ваших правил жизни?

– Это впитывалось, как говорится, с молоком матери. Я знаю, что обо мне разное говорят. Но я, глядя любому в глаза, могу сказать: всё, что у меня сегодня есть, это всё – честно заработанное. Ни в Верхнем Уймоне, ни в Амуре, ни в Усть-Коксе я копейки государственной не прикарманил! Это от отца: «Закон надо уважать, по закону надо жить!» Отец переезжал, мы вместе с ним, обидно, хлопотно, но зато мы все спали спокойно. И если бы он меня ничему больше не научил, то только за эту науку я был бы ему вовек благодарен.

Алексей ГЕРАСИМОВ,

фото из семейного архива Сергея ГРЕЧУШНИКОВА.

Продолжение следует.

Комментарии